Shit.
Она подошла, сутулая и страшная, располневшая от минимума передвижений. К ногам привинченные штыри и какие-то пластмассовые протезы на пружинах.
Я знал ее давно и давно ее не видел - наша крупная ссора развела нас по разным дорогам.
Она стояла вся в слезах и смотрела на меня своими старчески бледными глазами, что еле выделялись на толстом лице. Изо рта с потрескавшимися губами шла дикая вонь. Ее полные руки держали коляску спереди, в которой лежала сумка с необходимыми вещами. На себе ей было таскать что-либо тяжело. Ноги реально были слабыми.
Он тяжело дышала. И смотрела на меня, на подтянутого, стройного парня, что смог добиться чего-то в своей жизни.
Мы стояли на крыше небоскреба, я смотрел в чистое небо и боялся смотреть на калеку, которая когда-то опозорила меня перед всеми моими знакомыми. Я смотрел и не знал, как реагировать. Оно было страшно.
До этого мы с сестрой ехали по своеобразному Сайлент Хилу и боялись, что мы не выживем. Отель, в котором мы остановились был явно проклят, и мы, сбежав оттуда, остались в дне Сурка. Пока кто-то что-то не изменил, и мы не выбрались оттуда.
Так вот я стоял на крыше и смотрел в огромное небо. Она продолжала глядеть на меня, ища помощи в моих пустых от бывшей ненависти глазах.
Я все-таки решил спуститься с ней в метро. Мне, все же, было жалко этого человека, человека, доведшего себя до крайней степени внутренней и внешней гнилости. Хотя, эта жалость до сих пор не спасала меня от чувства прожигающей ненависти.
Почему-то мне казалось, что каждый платит за все свои поступки. Кто-то этим занимается по чуть-чуть, но всю жизнь, а кому-то эта доля падает сразу, резко, сбивая с толку. Это более жестоко.
В этот момент ей позвонил телефон. Это была ее мама, и как оказалось, с момента нашей прошлой встречи прошло максимум пять лет. Если не меньше.
Следующий звонок в телефоне. Ее лучшая подруга, что все так же была настроена на гиперактивность.
Я видел в глазах этой быстро постаревшей девушки слезы. Она шла рядом со мной, опираясь на свою коляску, что-то мне говорила, пытаясь найти успокоение, а я не мог произнести ни слова.
Потому что не видел смысла.
Да и что я успокаивающего мог ей сказать? Впереди ее ждала только дальнейшая деградация. Ладно бы тела. Так еще и личности.
Я знал ее давно и давно ее не видел - наша крупная ссора развела нас по разным дорогам.
Она стояла вся в слезах и смотрела на меня своими старчески бледными глазами, что еле выделялись на толстом лице. Изо рта с потрескавшимися губами шла дикая вонь. Ее полные руки держали коляску спереди, в которой лежала сумка с необходимыми вещами. На себе ей было таскать что-либо тяжело. Ноги реально были слабыми.
Он тяжело дышала. И смотрела на меня, на подтянутого, стройного парня, что смог добиться чего-то в своей жизни.
Мы стояли на крыше небоскреба, я смотрел в чистое небо и боялся смотреть на калеку, которая когда-то опозорила меня перед всеми моими знакомыми. Я смотрел и не знал, как реагировать. Оно было страшно.
До этого мы с сестрой ехали по своеобразному Сайлент Хилу и боялись, что мы не выживем. Отель, в котором мы остановились был явно проклят, и мы, сбежав оттуда, остались в дне Сурка. Пока кто-то что-то не изменил, и мы не выбрались оттуда.
Так вот я стоял на крыше и смотрел в огромное небо. Она продолжала глядеть на меня, ища помощи в моих пустых от бывшей ненависти глазах.
Я все-таки решил спуститься с ней в метро. Мне, все же, было жалко этого человека, человека, доведшего себя до крайней степени внутренней и внешней гнилости. Хотя, эта жалость до сих пор не спасала меня от чувства прожигающей ненависти.
Почему-то мне казалось, что каждый платит за все свои поступки. Кто-то этим занимается по чуть-чуть, но всю жизнь, а кому-то эта доля падает сразу, резко, сбивая с толку. Это более жестоко.
В этот момент ей позвонил телефон. Это была ее мама, и как оказалось, с момента нашей прошлой встречи прошло максимум пять лет. Если не меньше.
Следующий звонок в телефоне. Ее лучшая подруга, что все так же была настроена на гиперактивность.
Я видел в глазах этой быстро постаревшей девушки слезы. Она шла рядом со мной, опираясь на свою коляску, что-то мне говорила, пытаясь найти успокоение, а я не мог произнести ни слова.
Потому что не видел смысла.
Да и что я успокаивающего мог ей сказать? Впереди ее ждала только дальнейшая деградация. Ладно бы тела. Так еще и личности.